Читать онлайн
III единство

III единство
Антон Рундквист

Посвящается

Ивану Николаевичу Рундквисту

(1983—2005)

© Антон Рундквист, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Краткое предисловие

Если у истории есть начало,

то должен быть и конец.

Если у истории есть конец,

то должно быть и начало.

И в начале было слово:

– Ну, ни фига себе! Получилось!

А вот и свет пошел…

Часть 1/3
Любопытная история палаты №8

Линда отметила для себя отвратительное качество дорожного покрытия на пути к дому брата. Оно и не удивительно, ведь он жил на окраине города, практически в глухом лесу, в старой деревянной лачуге, которую не каждый архитектор осмелился бы вообще назвать домом.

Но таков уж был Уолт, брат Линды – нелюдимый, нечестолюбивый и еще много какой «не», проще всего сказать – не такой, как все, несмотря на всю заезженность данного сравнения. Проработав всю свою взрослую жизнь бухгалтером в разных компаниях и после этого выйдя на пенсию, Уолт, и ранее не отличавшийся общительностью, окончательно решил отгородиться от внешнего мира, продал квартиру в Бостоне и переехал в эту глухомань. Кое-как он поддерживал связь лишь со своей сестрой, да и то виделись они исключительно по праздникам. Последний раз это случилось на Рождество, то есть почти три месяца назад. Однако Линда звонила брату каждую неделю (удивительно, что сеть была доступна в месте, едва доступном для транспорта). И ее охватило нешуточное беспокойство, когда вчера он не ответил на звонок. Разумеется, этому могло быть миллион и даже больше объяснений, но ввиду некой непостижимой для самой же Линды причины ее эти объяснения не устраивали. Она будто чувствовала в глубине души, что произошло нечто не очень хорошее. Все-таки Уолт уже был не молод, и нельзя отвергать вероятность…

Впрочем, Линда предпочитала об этом не думать в тот момент, как ее «Шевроле» тихо остановилась прямо перед порогом дома (лачуги) брата. Женщина вышла из машины, сделала глубокий вдох свежего весеннего воздуха и уверенным шагом направилась к крыльцу. Прежде чем постучать в дверь, Линда на секунду-другую замешкалась. Очевидно, на какое-то мгновение она испугалась – испугалась того, что ей никто не ответит. Так и случилось: она постучала раз, второй, третий… громко позвала брата по имени, но не услышала ничего, кроме эха и щебетания птиц, обитающих в лесу. Линда попробовала повернуть дверную ручку, и та на удивление легко поддалась. Даже если Уолт куда-то ушел (а сестре хотелось верить именно в это), то он оставил жилое помещение не запертым, а это весьма не характерно для человека, почти четыре десятка лет прожившего в крупном городе, пусть даже красть у старика-отшельника было объективно нечего. В последнем Линда убедилась, зайдя в дом (ладно, пусть уж будет дом) и осмотрев его довольно тесное и плохо освещенное внутреннее пространство, которое занимали ветхий деревянный стол, не менее ветхий стул, матрас без кровати, старый шкаф, забитый книгами и готовый в любую минуту под их тяжестью развалиться, а также контрастирующие со всем этим холодильник и микроволновая печь, работающие, по-видимому, от генератора во дворе. Дома никого не было. Линда облегченно выдохнула, так как подсознательно уже была готова обнаружить здесь холодное бездыханное тело брата. Ужасная мысль, конечно, но отогнать ее было непросто. Однако телефон Уолта по-прежнему не отвечал – значит, вопрос о месте нахождения брата все еще оставался для Линды открытым.

На столе, являвшемся одновременно и письменным, и кухонным, и обеденным, не было ничего, кроме толстой тетради в твердой обложке. Повинуясь интуиции, Линда взяла в руки эту тетрадь и пролистнула в ней несколько страниц. Почерк, несомненно, принадлежал Уолту. Странно: она и не знала, что Уолт мог иметь нечто вроде дневника, но с другой стороны, чем еще заниматься человеку, ведущему столь уединенный образ жизни? Трудно сказать, было ли это желанием узнать больше о своем брате и, быть может, о том, куда он мог запропаститься, или же простым проявлением любопытства, но Линда решила изучить записи, а так как света в помещении было мало, и она не имела ни малейшего понятия о том, как это исправить, женщина вышла с тетрадью на улицу, села в машину, и там начала читать. А начав, уже не могла оторваться, пусть даже в написанное было невозможно поверить.

***

Привет, меня зовут Уолтер Фосбери. Друзья, если бы они были, называли бы меня Уолтом, но так как их нет, то меня называют Уолтом все, кому не лень. Если вы читаете мои записи, то одно из двух: либо вы бессовестно вломились в мой дом и роетесь в моих вещах (если так, то НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ!), либо я так до сих пор и не вернулся из путешествия по волнам своей памяти, а это значит, что, скорее всего, меня уже нет в этом мире. Предвидя второй вариант, я и решил изложить на бумаге одну давнюю историю. Скажу сразу: вы (кто бы вы ни были, хотя я бы поставил свой последний доллар на то, что первым, кто обнаружит мою пропажу, а, соответственно, и эту тетрадь, будет моя дорогая сестра Линни) имеете полное право не верить ни единому написанному мной слову, ведь я собираюсь рассказать вам о событиях, происшедших со мной в период, о котором мне, право слово, не доставляет удовольствия вспоминать. Речь идет о времени, проведенном мной в Вифлеемской психиатрической лечебнице. Понимаете, куда я клоню? Да, я был душевнобольным, по крайней мере, на бумаге. На вопрос о том, был ли я действительно болен, мне и по сей день не удается дать однозначный ответ. Поэтому я просто расскажу, что и как произошло с моей точки зрения, а вы уж сами определитесь, игры ли это моего удивительного разума или нечто другое – таинственное, непознанное, не укладывающееся в рамки традиционных представлений и, возможно, пугающее…

***

Наверное, мне сперва следует пояснить, из-за чего я, собственно, оказался в психушке. Дело в том, что мне лет эдак тридцать назад удалось осуществить Великую Американскую Мечту. Нет, я не выиграл миллион в лотерею, не совершил хоум-ран в финале Мировой Серии и не провел ночь с Анджелиной Джоли. Я просто врезал своему боссу. Справедливости ради, он это полностью заслужил. Сам удивляюсь, почему до меня этого никто не сделал: Мистер Бигли был той еще сволочью. Не обладая от природы никакими талантами, да еще и с интеллектом на уровне умственно отсталой обезьяны, он каким-то образом умудрился занять руководящий пост в конторе, где я когда-то работал. Я, кажется, сказал, что у него не было талантов? Каюсь, это не совсем соответствует действительности. Один талант у него все же был: я никогда – ни до, ни после – не встречался с человеком, способным орать весь день с девяти до пяти, орать по любому поводу и без оного. Все что ты делаешь – все неправильно, хотя мистер Бигли и сам не имел ни малейшего представления, как надо «делать правильно». А еще он очень ловко выдавал чужие хорошие идеи за свои гениальные. Многие этого даже и не замечали, но к этой группе – не знаю, к счастью или к сожалению – я не относился, так как всегда видел людей насквозь. Может, потому у меня нет друзей. Мне трудно строить отношения с людьми, когда я вижу все их пороки, все переполняющее их лицемерие и притворство, совершенно не прилагая к тому усилий. Но сейчас не об этом. Главное – в один прекрасный день мистер Бигли меня так достал, что чаша моего терпения (хотя правильнее сказать – тазик или даже целая ванна) оказалась переполненной, и это вылилось в довольно неплохой хук справа в исполнении вашего покорного слуги. Все случилось очень быстро, однако, когда я вспоминаю тот эпизод, он всегда всплывает в моем сознании в виде кадров из фильма в замедленном действии: вот я отвожу локоть чуть назад, одновременно с этим сжимая кулак, затем делаю движение вперед, рука постепенно выпрямляется, и с каждым мгновением сжатая пятерня становится все ближе и ближе к челюсти мистера Бигли; наконец, происходит столкновение, на физиономии босса отражается гримаса боли, изо рта его в разные стороны противно разлетаются слюни, затем он падает на ковер, держась за лицо, словно игрок в соккер, симулирующий травму. Хороший был удар, раз смог свалить далеко не маленького (в области талии – уж точно) мужчину. Я боялся, что сломал руку, однако впоследствии рентген не выявил каких-либо существенных повреждений. Видимо, Господь все же существует, и он не дал мне пострадать за праведные деяния. Очевидно, он же ниспослал мне Лайонелла Мейсона – адвоката, посоветовавшего мне заявить о временной невменяемости в момент совершения нападения (так окрестили мой подвиг юристы мистера Бигли). В результате мы все вместе заключили сделку: я не попадаю в тюрьму, но обязуюсь пройти курс лечения, связанный с управлением гневом, в Вифлеемской лечебнице в Салеме. Вот так я оказался среди сумасшедших.

Признаюсь, поначалу мне было немного не по себе. Еще бы: ведь меня повсюду окружали самые настоящие психи, но я много лет проработал в финансовой сфере, поэтому привык иметь дело с ненормальными еще до того, как попал в лечебницу. Да, если на то пошло, то и мистера Бигли можно было назвать психически здоровым человеком только с очень уж большой натяжкой. Поэтому мне потребовалась всего пара дней, чтобы привыкнуть к местной обстановке, а потом мне даже в чем-то стало нравиться пребывание здесь. Ну, сами посудите: персонал тут вежливый и внимательный, и если ты придерживаешься несложных правил вроде своевременного принятия лекарств и посещения сеанса групповой терапии, то тебя никто и не достает, а склеивание коробочек из бумаги мне и вовсе доставляло несказанное удовольствие. В какие- то моменты я ловил себя на мысли, что впервые за долгие годы мне удалось приобрести душевный покой и психологическое равновесие, недоступные служащему крупной бостонской конторы. И уже только выйдя на пенсию, я смог вновь вернуться в то состояние, наверное, чем-то схожее с состоянием эмбриона в утробе матери, когда переехал за город и нашел успокоение в единении с природой.

Неприятности могли доставить лишь другие пациенты со всеми этими своими маниями и фобиями, однако медсестры внимательно следили за порядком и пресекали все возможные конфликты еще до того, как они успевали как следует разгореться. А некоторые из больных мне даже нравились.

Взять вот, например, Фила – запойного алкоголика. Могло показаться, будто этот человек возвел выпивку чуть ли не в разряд религиозного культа, однако на самом деле его мировоззрение было ближе к философскому учению, направленному на познание сути вещей. Конечно, выбранный Филом метод далек от идеального (иначе мужик не оказался бы в психбольнице по решению суда), но если внимательно его слушать, то можно услышать довольно много интересных и трезвых идей, как бы парадоксально это ни прозвучало. А еще Фил обладал прямо-таки энциклопедическими познаниями во всем, что касалось истории вин, коньяков и прочих алкогольных напитков.

Он с легкостью мог рассказать все о Шато Черт-знает- что 1857 года и о том, чем оно отличается от, скажем, Шато Вставьте-сюда-какое-нибудь-французское-словечко 1878 года. Признаюсь, мне стало грустно, когда я узнал о его кончине десять лет назад. Он спился, а жаль, мог ведь написать хорошую книгу по своей любимой теме.

Заслуживают упоминания и Билл с Джорджем. Каждый из них считал себя кандидатом в Президенты: Билл – от демократов, Джордж – от республиканцев. И, знаете, безумие одного очень хорошо дополняло безумие второго, а в ходе их политических дебатов поднимались многие животрепещущие вопросы – такие, как реформа системы здравоохранения и образования, ограничение на распространение огнестрельного оружия, целесообразность ведения локальных боевых действий на Ближнем Востоке и так далее. Порой Билл и Джордж казались мне абсолютно нормальными и отличались от настоящих политиков только тем, что ими не являлись. Задумаешься тут…

Была еще там милая дама средних лет по имени Триш, страдавшая манией преследования. Так оно и не удивительно, раз повсюду развешены камеры слежения, а ФБР после 11 сентября под предлогом борьбы с терроризмом может прослушивать любые телефонные разговоры граждан, а также изучать их переписку по электронной почте.

А парень по имени Майлз терпеть не мог, когда люди подходили к нему ближе, чем на десять футов, и не могу сказать, что не разделяю его желания защитить личное пространство. Бедняге, небось, тяжело приходится в общественном транспорте.

Весьма любопытным представляется мне Гарри по прозвищу Чокнутый. Вы представляете, насколько надо быть сдвинутым, чтобы тебя все называли чокнутым в психиатрической лечебнице? На каждом углу он заявлял о нереальности этого мира. Мужик с абсолютной уверенностью называл себя и всех окружающих героем какой-то книжки! Подумать только! Меня подобная теория по-настоящему заинтересовала, и однажды я решил напрямую спросить у Гарри, откуда такая идея возникла в его голове. Он тогда посмотрел на меня глазами старого доброго дядюшки и с мягкостью в голосе ответил:

– Уолт, друг мой. Я пока не знаю, зачем этот парень, ну, тот, который о нас пишет, поместил меня во второй раз в свою книгу, но могу сказать, что еще сыграю свою роль в повествовании, но чуть попозже.