Нет. Не спешить. В долгом предвкушении заключена томительная сладость. Еще одна пуговица… Пауза.
Холодная мутная капля повисла на войлочной обивке стены; набухала, росла… затем сорвалась, извилисто покатилась вниз, растрачиваясь на блестящую дорожку. Еще одна пуговица…
Рот наполнился вязкой слюной, язык прилип к небу; с трудом освободился, издав громкий цокающий звук. Еще одна пуговица…
Длинные ресницы сомкнулись; тусклый грязный свет задрожал на них, разбился, превратившись в мягкое искрящееся сияние. Еще одна пуговица… Последняя.
Одежда с шорохом упала на пол. Аромат разгоряченного тела, прикосновение воздуха к груди – холодное, но… такое нежное. Прикосновение – как обещание.
Длинные спутанные пряди черных волос щекотали лицо и плечи. Если медленно запрокинуть голову, это будет похоже на легкие поцелуи.
Руки… Пальцы нервно подергивались. Какие нетерпеливые! Приходилось их обманывать: уворачиваться, извиваться, заставляя промахиваться мимо желанной цели; ладони горели, ощущая ее близость.
Новый запах – нарастающий, сильный, вязкий. Зубы до боли стиснули нижнюю губу. Лицо и шею окатило волной жара.
Она не могла дольше сдерживаться – тихонько застонала.
Острые ногти вонзились в кожу; обильно, словно вечерняя роса, выступили алые бусины. По щекам потекли благодарные слезы; тело сотрясла крупная дрожь – еще не от наслаждения, но от его неотвратимости, – и рука рванулась вниз, оставляя глубокие борозды.