Читать онлайн
…из Хаоса…

Нет отзывов

…из Хаоса…

Михаил Тенников

ISBN 978-5-4496-4275-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Взгляд со стороны

Анастасия Мурзич
Где ты, – мой ржевский поезд, дизель, лазурь коптивший?
Где ты, – Петров и Водкин? Здесь – только Гойи, Гойи…

Я читаю вслух стихи Михаила Тенникова и – в который уже раз – убеждаюсь, что совсем не знаю его, этого человека по имени-фамилии: Михаил Тенников. Нет, не поймите меня неправильно, я читаю его стихи, но я не вижу за стихами человека, который живет рядом со мной, который дышит одним со мною прогорклым петербургским воздухом. Не вижу, и светло, по-детски, радуюсь этому странному факту. Мы уже давно смирились с автобиографиями в стихах. «Я», «Я!!!» – кричат нам откровенные поэты со страниц новомодных книжек и Интернет-порталов. «Я есть! Я пишу, и значит, я существую!». Это неплохо… Плохо, что мы забыли о законном праве на существовании лирических героев, о воображении, как таковом, о свободном движении свободного слова, не стреноженного безусловной реальностью.

Да, есть поэты, убедительно рассказывающие нам интересные и поучительные, лирические и трагические истории в стихах. Есть поэты, которые с помощью своего, так называемого, «творчества» изо всех сил стараются избавиться от пожара, бушующего в сердцах и умах. Есть даже такие, которые вырываются к звездным далям верхом на профессиональных, остроумных и возвышенных строчках. Есть разные поэты…

…и как с факелоносцем, на выдохе слова «ты»
зажигаются листья, и охристый дым над парком

застилает октябрь. Поэты, разинув рты,
семенят за пером, обольщаясь таким подаркам.

Все что надо теперь – обождать их безумный хор,
нискуситься на бисер, плюс – насморк простудных жалоб.

Но поэт Михаил Тенников – особенный поэт, его невесомые стихи живут особенной, самостийной жизнью. Михаил Тенников приоткрывает створку своей души (духа, сердца?) – и оттуда стихийным, искрящимся потоком – то бурным, то плавным и неспешным – струятся свободные слова. Слово вяжет слово, цепляет стальными спицами, петелька-крючочек… Сами слова пишут стихотворение. Слова, как андрогин, рождают свое продолжение – от самих себя…

…не марать листа. извини, что наги.
не в чернилах мы разлетимся градом…

Слова, не имеющие к человеку-Тениикову никакого отношения, чистые слова Тенникова-поэта! Я не против человечности, наоборот! Я люблю людей, как класс. Но в поэзии – а мы ведь сейчас говорим о поэзии – мне хочется видеть поэта в поэте. Не летописца собственных взлетов и падений, а проводника незамутненной литературной информации.

Ни один календарь не способен содрать листа
ни с себя самого, ни с деревьев, внутри которых

год венчает кольцо. Уповаю, что мысль чиста…
Но – пронзительна также, как авиарёв моторов…

Поэзия, в моем понимании, это не род деятельности, это не вид искусства, и даже не образ жизни. Настоящий поэт, по-моему – это медиум, это щедрый на самоотречение и сонный до мистического транса субъект. Да, он – проводник! Именно так я воспринимаю поэта Михаила Тенникова. Может быть, я ошибаюсь, но мне хочется думать, что я права, относительно него.

В его стихах мирно соседствуют сложные, несоединимые, парадоксальные, но всегда созвучные образы. Ультрасовременность и древность переплетаются органично и ненавязчиво, соединяются в стихотворение, но оно – никогда – не завершается, не обретает монументальной, законченной формы. Нет, все – недосказанность, все воздушное небытие. Не вакуум! Наоборот, насыщенное кислородом открытое пространство!

И даже любовная лирика Михаила Тенникова какая-то «не такая», незнакомая, не скомканная, не заляпанная чужими доисторическими (доистерическими) сравнениями. Неужели человек может так любить?! Так писать о своей любви? Нет! Только поэт! Только – Михаил Тенников.

…лицо – как подсолнух (иначе – магнит души)
поднимается к солнцу, не веря, что бог невидим.
…Непосильное бремя – люби, создавай, …круши.
И у двери встречай, из которой однажды выйдем —

Сложно представить себе того, кто живет среди людей, и при этом чувствует и пишет так:

не увижу с тех нежилых высот
моих рук разлет – то клюка в ночи

бьет по дереву что незримо нам
а ноге ступить – места нетути

вот и шлет язык в гости к римлянам
только письмами – да от нежити

Но ведь я его идеализирую? Да! Так нужно! Настоящего поэта нужно идеализировать. Настоящий поэт – это миф.

Сейчас я рисую крупными, грубыми мазками психологический портрет идеального поэта: он добрый, позитивный, жизнеутверждающий, целеустремленный, неравнодушный, очень умный и образованный, углубленный в себя, но легкий и увлекающийся. Вы согласны со мной, таким должен быть идеальный поэт?

Но разве такие бывают? Я не знаю. Никто не знает…

«Восприятие стихотворения всегда сенсуативно», – часто говорит Михаил Тенников. Что это значит? Это значит, что искренний читатель воспринимает (чувствует) искренние – чужие – стихи, как свои собственные. Если это настоящие стихи! Мне лично стихи Михаила Тенникова кажутся идеальными, невесомыми, и нездешними. Нечеловеческими! И мне это нравится.

Что же вы отметите в них? Что в них найдете? Что отдадите им?

Читайте их бережно, затаив дыхание, распахнув сердце и душу. Я вас уверяю, именно так они были написаны!

АКЕЛДАМÁ

…четырнадцать сов и шестнадцать чужих богинь;
на влажном песчанике – след от босой ноги,
как слепок моллюска. Глядит на зарю Лука
и звёзды следят за поклёвками кадыка.
Лука неподвижен. Он шепчет, слезу тая:
когда бы не жатва, когда бы не речь Твоя —
лечил рыбарей бы, да жён, да горластых чад…
Но подвиг иной уготовил Ты для врача.

…в низине, на ветви, в плену молодых лучей
висел ученик – из возлюбленных – казначей.
Тянул богачу потроха, свежевал пяту
внимательный сокол, а рядом – кричал петух.
Воистину – камень, заброшенный позже в Рим
шипел на рассвете слезой – угловат, незрим;
шипели слова, испаряясь что дождь скупой.
И мир отворялся бегущей к горе тропой…

…блестела Афина, мерцала впотьмах сова;
два лика монеты – одна на века молва,
два мужа, два сына, к суду – две больных души, —
один только трепет – как Он их судьбу решит.
…земля благодарна, корми её. Все дела —
изрёк кровопийца, которого смерть ждала;
но дальше участка неведомо – кто важней
Паллады немой, да совы в обороте к ней…

LEO

…дёготь и войлок. Родина;
пар, витражи, кутерьма.
Всё что ни станется – пройдено;
игры больного ума.
В той околесице суженый
(суженый, суженый ли?)
встречен дорогою суженной,
шпальной дорогой – вдали.
Двух циферблатов окружия
пульс не торопят уже;

свет выбирает оружие.
Прах оседает в душе…

DIE LETZTE EIFERSUCHT

…часы не спешат. Ты, сощурясь, смотришь
в планшет потолка, подсвеченный фарой
соседской телеги, как тени по́ три
шуршат на обоях фатеры старой.
Лежишь, одеяло измяв руками,
считаешь неведомое, обезумев,
и самый горячий обсценный камень
выпрыгивает из груди на зуммер.
Тебя ничего не тревожит, кроме
успехов молчания в аппарате
словесности.

Он – африканский Роммель,
фельдмаршал Тобрук, генерал-каратель.

…она не простая. Нет, не простая, —
ступает неслышно и шлейфом душит
знакомых ветров. А за нею стая —
их головы серы, прижаты уши.
Кивает она вожаку, что ближе
подходит, беззвучно садится подле.
И стая дорогу усердно лижет;
следы высыхают – вода ли, пот ли.

…так – каждую ночь, во сне раздевая
её – в конуре, что в гнезде орлином —
кричишь – будь же проклята мировая!

и голос летит над пустым Берлином.

Lighthouse keeper

…я не узнал его в рыхлой ночи́ сперва;
форму фигуры привычно делил на два
собственных имени. Впрочем, кому какой
толк от имён на скрещенье прямых рукой…?
Он поднимается в гору без счёту лет
и растворяется в свете – там, на скале,
где даже птица не пробует вить гнезда.
В час, когда ветер лют и не горит звезда
он зажигает свою, указуя кров
местоблюстителям чуда, ловцам даров,
бледного льна собирателям и ткачам.

…море гремело внизу. Человек молчал.
Мне показалось – звенели его шаги;
в тянущей мгле, где уже ничего, ни зги,
где и ключи и печати на все пути, —
он поднимается в гору. Чтобы спасти.

Гроза и старость

Г.Г.
…предвосхищая молнии провал,
посыпал ливень дробью затяжною;
глухой раскат во тьме торжествовал
над лопнувшей, как кожа – тишиною.
поросший лишаями за́ сто лет —
скучал гранит на синей вязкой глине,
и вспыхивал будильник на столе,
и был заложен шёлком Старший Плиний.

в кошачьем мраке выверенный шаг
опознавался скрипом половицы, —
когда змеиный след карандаша
уже, казалось – не возобновится.
порожний гнев на низость потолка
был гению – знакомо неминуем.
тем самым, над пятою – каблука
бесстыжую победу знаменуя…

Железнодорожное

А.М.
…балтийского ветра сырая взвесь
доносит прилива звук;
скажу что беззвёздно, что дико здесь
и мысли и существу.
В молочные сумерки лист упал,
а следом ещё, ещё,
и голой луны голубой опал —
меж ливневой тучи щёк.

…легко забываешь сложенья знак,
когда колеёй влеком;
и дюйм вырастает в саже́нь… Я знал —
союз забывать легко.
Где губ обезумевших немота,
где шпалы смолёной кость —
двойник воскресает, что жизнь мотал
мою – на земную ось.
Вокзалов содом, тепловозов клич,
и снова – ток в провода.
И волю – сковывает паралич.
В титане – кипит вода.
Довольно лишь веку дозволить скрыть
больного зрачка очаг —
двойник проявляет кошачью прыть,
хватается за рычаг.
И кажется, стали горячей визг
пронзает до мозжечка;
я слышу – летит на ковёр сервиз
в купе у проводника.
…глаза открываю – и тишина,
простыл наважденья след.

…ты мне не любовница, не жена;
сжимаю в руке билет…
тот северо-запад пустых тревог
вагоны уносят прочь.

И нету вины, что простить не смог.

И скорый врастает в ночь.

DUDD

…кадмий, краплак, капля охры, шунгит, сурьма —
лучший рецепт, чтобы тихо спорхнуть с ума
в сказочный сад, или комнату, – лодырь мой,
ангелы молкнут. Ты споришь с собой, с тюрьмой;
дрожь мастихина – а он не похож на медь
труб из окна, на плацу, – устоять, не сметь,
перетерпеть, – это просто, – не посягнуть…
Но – невозможно… И кровь не даёт уснуть.
Вскрытая глотка, Лютеции злой клыки,
кисть – не кинжал, – продолженье твоей руки;
там где ты есть, где хоть чёртом самим реком —
смерть лишь хохочет, любуясь твоим грехом…

«…приходит голый человек – его я слышу плач…»

…приходит голый человек – его я слышу плач,
его дыхание и крик, – волнительны, легки,
и смотрит голый человек – мой будущий палач —
на всё смущение моё, на тихий взмах руки.
…приходит тонкий человек – улыбчивый молчун, —
он жадно слушает рассказ и скоро пишет свой;
я не могу остановить – не смею, не хочу, —
его историй. И стою с поникшей головой.
Греметь ветрам сторожевым – раскатистой трубой;
я провожу по волосам – и тает в голове
новорождённая печаль, и сердца стук – другой,
и попирает тень мою свободный человек.
(Не человек – намёк, каприз, летучая строка);
я наполняю свой бокал и подношу к губам.
Но, лишь мгновение – и вот спешит издалека,
как отголосок первой, той – негромкая труба.
…приходит светлый человек – на сломанном лице
его усталость и любовь – и ясли и чигирь;
так мне становится легко – мне виден свет в конце
ночной пустыни. И зажглись на небе очаги…
…неслышной поступью идут – забвение и страх,
и с ними – бледный человек, – он тянет руки мне;
в его глазах, что мрак пустых, где сажей от костра
свербит зрачок – мне предстают отчаянье и гнев.
…и вот опять – они со мной, у ночи на краю,
а я гляжу поверх голов не лезу на рожон,
но первый – трогает плечо. И я осознаю,
что безоружен как душа. И также – обнажён.

RACHMANINOFF

А.
…утренний ливень, боксирующий с листом
чертополоха, что панчер – с потёртой лапой,
не выпускает наружу. Помимо слабой
радости от оживающих эустом —
нету страстей. Даже клад своего угла бы
не распечатал – коль не был один в пустом
дачном массиве. И не оступился кабы…

То не тоска – но капризы моих широт.
Подлый октябрь донимает простудой выю;
наши отечественные – суть мировые,
ибо планетой владеет больной народ, —
жирной землёй, где червяк деловито выел
сброшенный ветром густой перезревший плод,
где на кармане – девственность и чаевые…

я не скулю – только как мне теперь набрать
жалящих пчёл – ежечасных звонков по соте, —
их эфемерных, бесплотных, небесных сотен
их дождевых переливов и брызг добра,
скорых усердий..? Чем гимны слагать босоте —
лучше брезентом отчаянного «ура»
запеленать элефанта на эшафоте…

Вновь на тетрадных листах обитает боль —
в море чернильном, иссохшем ещё к восходу;
боль – это вирус, убивший саму охоту
к выздоровленью. С минорного ми бемоль
так не соскочишь… Играя этюд Кихоту
видишь столицу и всякий порожний ноль
бьёт единицу – разнузданности в угоду.

Значит письмо – исключительно долгий вдох;
выдохом – колокол. Солнце пронзает тучи
так далеко… Но неведомый добрый случай
всю мою жизнь после си возвращает в до.
Свет от звезды – обретённой, живой, падучей
лишь означает границу. Зовущий в Дом
не наказует страданьем. Пожалуй – учит…

Кровь Эдипа

…не убоись движения ветров,
камланий птиц над сумрачным сулоем,
седую бровь не вздёргивай хитро,
глумливо и с оскалиною злою.
Не отлучи зрачок от тишины,
от борзописи стариц и излучин,
от глубины, которой не нужны
все те, с кем был доселе неразлучен.

…гремящий хор, дымящийся очаг,
амфитеатр – поле после жатвы;
вот – маяка сырая каланча,
вот – царь являяет облик кровожадный.

…и сколько «нет» от срама до любви,
от мятых карт – до дерева иконы,
от полис прорежающих – ловитв
до подземелья с тенью Антигоны!
Шаги не стоят больше чем тропа,
и оглашает плач каменоломню —
плач по свободе – старого раба:

«…о, где она, была ль она..?
не помню…»

DZINTARS

…прощально отсвистел локомотив,
ведя состав вращенью супротив
планеты – моложавым командиром;
пронзительно-внезапна тишина,
мошна пуста, ладонь обожжена
открытым тиром.

Куда ни плюнь – повсюду хутора,
и медленно качается вчера
на лапах у глумливого сегодня.
И голосов звенящая роса
язык, в котором эти голоса —
ведёт, что сводня…

Дагерротип спешит запечатлеть
за горизонт осевшего на треть
причудливого облачного кряжа
густую тень. И – собственных теней
всё вьётся след, всё тянется – за ней
с пустого пляжа…

…мы на песке, мы суть извлечены
из белой недокормленной волны,
катящейся назад неторопливо —
упрямым солнцем. Грешная рука
освобождает ленно из песка
янтарь и пиво…

Смородина

…у выжженной реки – в полыни берега,
и как не нареки – всё слышится – пурга.

Что порезь, что стилет остра её слюда;
ей не хватает «нет». Ей нужно – «никогда».

Червеобразный нерв в кромешной глубине —
восторженность и гнев дрожат в его струне.

В безгласной глубине не дёрнется карась,
и теплется извне убогое – вчерась…

Сырою шерстью – в лёд, поддёвкою сырой —
удвой поток, полёт… А, может быть – утрой!

Вода её крепка, её вода – жнивьё,
и тянется рука, чтоб зачерпнуть её.

У света на краю – и звёзд наперечёт;
и нам гореть в раю пока она – течёт…

PRIVATEER’S NOTES

А.
…в среду – растает выловленная рыба,
не упреждая голодной утробы рыка
сфинкса в каюте. плаванье по Карибам —
это сафари, где каждый ловец – барыга.
это забвенье – к сущему и глаголу.
это раздолье – и незачем быть пророком;
рыбный четверг прощает фиесту голым
аборигенам – он милостив к их порокам…

ультрамарин, напуганный визгом лезвий,
плещется тише. где взор устремлён в глубины —
только восторг, чьи лестницы скупо влезли
в капли чернил – для лёгкости голубиной,
только волна, что ласково бьётся в катер.
если не пьётся, амиго – прошёл экзамен;
на Косумель стелется синяя скатерть
и шепчут солёные губы – «…amen, amen»…

Chimera

А.
…что голос твой – отверстые уста,
что сумрак глаз – неотводимый взгляд, —
сердечный трепет, отнятый у ста
твоих рождений – тлением угля.
В иных – болота вяжущая зыбь,
где зелень – голодна и неясна;
а ты – живёшь и властвуешь в разы
сильнее наркотического сна.
Не силою – дыханием одним
ты рушишь озверелое «вчера»;
а я дружил – я скрещивался с ним,
как скрещивалась с Волгой немчура!

…продольная симметрия луны
проходит через облачный сезам;
ночь огорчает светом валуны,
доселе неизвестные глазам,
где столь же неизвестная земля
благодаря туману – высока.

И греческое имя корабля
срывается химерой с языка.

Песнь оборотня

Оле С.
…неужто – вновь? Ей-ей – оборочу;
гнусавый мир, запаянный в свечу;
о, лишь бы ты ни капли не седела!
Налью чифирь и запонку замкну, —
не на манжете, – время на кону —
такое дело —
на грубой коже – тёплой изнутри,
где капля пота резалась на три
и шерсть редела.

…то – за венцом шмелюга забасит,
то – рой блаженных… Боже упаси
тела их обязать напрасным гнётом;
когда ты можешь слова не макнуть
в елейный воздух – втаскиваешь нуть
с одним ошмётом.
…и флюгер пел – ты помнишь – на юру,
и осень жгла дубовую кору
червонным мёдом.

…казённый плащ затёрся о наждак;
кабы не хворь, не гиблая нужда,
не изморось на пожженных ресницах;
твой голос тут – фантом, а я ищу
его источник, в ком порабощу
глагол жениться.
…беги, беги! Единственный покой —
в обезоружьи. Сломанной рукой —
да не приснится —

что сломанным крылом, – и зла не трать, —
петли меж туч, окружности в тетрадь
не описать, не начертить, не вправить;
зачем ты здесь – ужели ты за мной?..
…Ной на горе и душный псковский зной
в сухой дубраве,
и немота, отчаянье, редут, —
я чувствую – за мной уже идут.
Ну да, пора ведь…

…запомни, как пронзителен минор
у пламени лампад или менор —
в грязи – или горячей терпкой нефти;
и, обратившись в тень поводырей,
я нюхаю – сквозняк чужих дверей
бумагу вертит.
…и наступает собственная тень,
и я рычу на восходящий день —
любовник смерти…

Из юго-восточных записок. Squeeze

К.С.
…немое вызревание плода,
личинки шёлк,
тягучих слов горячая руда —
а месяц, – жёлт, —
ворочается в тучах, – ятаган, —
и режет мрак;
ободранное сердце – донага —
вяжи, дурак.
И каждый всполох красного крыла
запомни днесь,
как то, что здесь – она с тобой была, —
любя – не здесь…

Пасхальное

…взлохмачен март стервозною метелью.
Наушничество родственно безделью, —
крупозный ветер в раковину уха
насыплет глухо
иным – неразличимую усталость,
но – прочим – речь друзей, чьих не осталось
ни праха, ни теней, ни поминаний —

лишь ветер – с нами.

Календари пропахли сургучами.
А так бывает, разве что – в начале,
где свет скользит ничтожную минуту
по ржи и нуту,
по камню, отверзающему пропасть.
И – ничего, похожего на робость,
среди людей. Незримо и не косно

схожденье в космос…

Обыденны весенние гримасы
вне городов. Натравливанье массы
порой приводит к литерным интригам,
к венцу – расстригам.
А ты – летишь домой из невозврата,
от похорон к сакральности парада,
молясь на чудеса – не без опаски —

апрельской пасхи.

В луче звезды рассветной – тусклой, рыжей —
сырую жесть просушивают крыши,
и время испаряется с базальта,
с песка, асфальта;
твой госпел чаячий – правдивый, резкий —
направит руку к краю занавески.
…и всё-то – звон. Былое бьётся насмерть —

для нас… Для нас ведь…

Стансы

И.П.
…вещает извилистый почерк
ручья по овражьему дну —
что стали, пожалуй, короче
минуты – на песню одну.
Что, собственно – дни на исходе,
в ночи же – черно, пустово;
что пульс – надрывается. Хоть и
ты – не ощущаешь его.

Какая-то тихая повесть
живёт в перекатах волны;
сестрица отчаянья – совесть —
читает урывками сны,
где – ни озаренья, ни бездны,
ни чувства – извечная тьма;
и, кажется, пращур небесный
смеётся и сходит с ума…

Маневры 17

Елене П.
…тягач опрокинул быт, замыкая травы
сургучом колеса – замер, осел, притих;
мы здесь – саранча. Но, старшие наши правы —
отеческий долг заставил сюда прийти.
Сытый локатор, конвульсия низкой цели,
арабская цифра вьётся ужом в часах, —
двигаясь маршем мы, кажется, повзрослели.
И верим теперь во взрослые чудеса.

Ветер дышит в курай. И, окропив равнину
смехом сапсана на партитуре зари,
гонит в беззвездие облачности рванину,
и бранью славянской над ковылём сорит.
…отданный нам приказ – исповедь инородца.
Сутулый язычник внемлет ей – со слезой,
не усекая, – за что ему честь бороться
с химерой брони, – уж лучше хлыстом с козой…

Сколь же он прав – в недалёком кощунстве данном;
веришь ему, что истине… Вот – собирай
мелочь страниц, и пакуй её чемоданом,
тем распрямляя двойную свою спираль.
И не икона, но – грубый лубок портрета
вытравил комнату в душный музейный зал;
тени длинны, подрагивает сигарета
и страшное утро смотрит тебе в глаза.

* * *

…рос ли тиран златоустом (сиречь – поэтом),
грезил Колхидою и золотым руном?..
Кто мы такие, чтоб сально судить об этом —
пыль на восходе, взъярённая табуном,
тень на закате – от тонкого стебля злака;
вещь, множа смерти, тянет с собою творца.
…пуск состоялся и бедный дикарь заплакал,
глаз проклиная, что всё это – созерцал.

…только теперь, уходя ещё дальше в степи,
наш караван из рептилий, несущих боль,
сделался точкой. И ужаса меры степень
можно означить сухого песка щепой.
Ты не заметишь, как небо капкан смыкает, —
избавь тебя бог – глядеть на горгоний лик!
…цель озверела. И прошлая жизнь стекает
пресною кровью в бездонный сосуд земли.

Пятое марта

прадеду
…означением горести пустовремённых судей —
воспаряет оркестр в своей симфонической сути,

не щадя репродуктор на жёлтой стене вокзала, —
овладевает толпой, – как партия приказала.

Пуще лютых гонцов с головами собак на сбруе,
нотный стан восстаёт и навечно покой ворует,

и слеза – что печать на потрёпанной челобитной,
где меняется речь – от восторженной до обидной.

Ты не скажешь, что вдруг – все же думали, ожидали;
только шёпот тревожный: он умер – а что же дале, —

соловей разольётся, иль голосом тусклым выпи
съёжит горло тоска – хоть горелого спирта выпей?..

Оттого – тишина горше звона на колокольне;
вызревают пути – кому скорый, кому окольный;

не крылатый мороз потроха клюёт неустанно —
но звенящая изморось в голосе Левитана.

…удлиняется день; вьют минуты поток, что ласты.
Громче прочих певцов – затянул свиристель горластый, —

не в кленовой сети, не в осушенной кроне граба, —
точно крови искал – у густого рябины краппа.

Размыкается круг и гремят по утру засовы
под напором ключей, меж которых один – басовый, —

говорит, что отныне не знает иной любви. Да
открывает собой – покаянный псалом Давида…

Middlelake

Оле С.
…твой мир ничуть не изменился —
хоть нарисуй, хоть опиши;
всё также гуси тянут Нильса
стезёй взросления души,
и свет по набережной длинной
течёт, впадая в сок реки;
и боги снова дружат с глиной —
хоть обратись, хоть обреки.
…ты сам себе – болезнь и лекарь,
огонь и дым, гора и низь, —
и сказка в теле человека —
хоть убеги, хоть обернись…

«…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене …»

К.С.
…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене —
не добраться до Фив, дабы почесть воздать Алкмене
за измену царю, коей жертвою – сам Алкид.

Полощи наши годы бельём, – паче спуск киселен, —
в молоке, убегающем прочь – в глубину расселин.
Среди поля считай вновь обретшие плоть – полки!

…это та же страна, непочатая месть которой
обернётся соседям – почуявшей голод сворой,
да разбоем крестовым от тлена бегущих скнип —

за блатняк на поминках, привычный расклад терпила,
за порожние муки побед, что в себе копила,
и за чистый эфир, оживлённый посредством книг.

Узнавай и недуг – святотатство да боголепство, —
где птенец – под венец, – деспотии хромое детство;
пуще сраму в церквах – говорит о любви Дамаск!

…ты прими – в нашу жизнь не войдешь, как заходят в воду,
как бревно протыкает единственный глаз уроду
и как смотрит звезда в обезлюдившие дома.

…всё иначе. Чума – то не вечная мука пекла,
не закон площадей, не отчаянный шелест пепла,
не паскудство ума, не гробов глуховатый стук —

это просто болезнь. Посмотри в изложенье шире —
то лишь знак за грехи обезумевшему транжире,
безобиден до срока – как свист и пожатье рук…

…приходила пора – оживали в пару овины;
кроме Спарты – кому на роду не любить Афины?
В каботажном купании – радостней взмах весла;

горизонт приземлён и трепещут в садах оливы…
Мы упрямо идём на свидание с прошлым – в Фивы,
сквозь извечные козни богов, коим несть числа.

…настоящее кратко, покуда молчит оракул;
на письме и на картах – чернильный узор каракуль,
меч стирает о ножны зазубренные края.

И, пока мы в пути, мы имеем в остатке – память,
для кого та земля прорастает весной хлебами,
и кому в полумраке свечою горит маяк…

Июнь 45

Деду
…беги скорей. Опять восход. Смотри же, —
в косом луче, – лес коротко острижен,
и воздух шевелится у земли.
Фагот шмеля добавлен в духовые
оркестра лета. Мы еще живые,
хоть и бледны, что крашеный говлит.
…едва ли стоим лучшего подарка;
природою воссозданная арка
из хаоса позеленевших крон —
подобна триумфальной, – заслужили…

Но, к трепету в пульсирующей жиле, —
неслышно приближается Харон.

…обнимемся, пускай неозерцаем
наш крепкий жест – стучащими сердцами,
и в завязи – пол-мира на мази;
ты знаешь, брат, ведь я уже не помню
как говорил – отстреливают ровню,
как нас тобой свинец притормозит.
…да Бог-то с ним! Блаженствуй в тишине и
воображай, кому теперь нужнее
всё наше зло, добро и суета;
я счастлив, брат…

И хочется поверить,
что нам с тобой – распахивают двери,
и – что бессмертна эта красота…

2014—2017

Smooth aftertaste of the victory

…шумит весна, неся косноязычие
занудам, красноречие – педантам.
Дивертисмент играет, по обычаю,
в обритом парке – классика анданте.
Резьба теней, что плед – тепла и клетчата;
и – нету смерти майскому народу,
и утомлённость будничного вечера
не крайнего солдата бьёт – а роту.
Ещё дымятся гулкие развалины
кирпичных кирх, дрожа колоколами, —
в каких местах доселе не бывали мы —
решалось всё наречьем и делами.

…рёв дизеля и мин хлопки останние
корчуют обнажившиеся корни,
и лагеря последнее восстание
по времени – что ветхий пепел горний.

…поволжская гармонь и сумрак ельника;
меж готики – танкисты на привале, —
история святого понедельника,
в которую ещё – не наплевали…
Среди обезоруженного хаоса
заходит солнца тающее блюдце,

и нависает длительная пауза
во времени, где мёртвые – смеются.

Греческое прощание

Клаве Р.
…короткие слепящие лучи
от мачт аэродромных – до земли;
пожалуйста, ты только не молчи,
ты мне пиши, когда горю вдали,
когда не жду, (хотя – такого нет,
и не предвидится). А рыхлый лёд
с письмом звенит – как тысяча монет,
укрыв бронёй военный самолёт.

…ты говори со мной, возможно – вслух,
о песнях ветра в чёрных проводах,
о месте, что захватывает дух,
о том, что это строки – в никуда;
о марте, походящем на январь,
о доме и – о крошечной дыре
на третьем этаже, где всяка тварь
тебя облобызает в январе,
за тёплый кров бездомному зверью.

…я буду чуток – слышишь, я – смогу,
и жизнь моя, вплетённая в твою,
кричит о девальвации врагу.

…и, лишь конверт, что прячешь про запас —
попридержи, прошу – не посылай;

нам говорили – лучший среди нас —
приведший к смерти Трою – Менелай…

Insolvent reflections

Маме
…грядущих времён переменчивость,
минувшего дым городской —
рачито греховно повенчана
любовь моя с детской тоской.

Года, словно крупные бусины,
с оборванной ланки летят,
и страшное ждёт послевкусие
лакающих памяти яд, —
он крепок. И видно, что набело
лесная расшита елань;
да только вот, хватку ослабила
у горла – Господняя длань.

…так прежде, – заслушавшись клирика, —
воинственно тонок, безус —
я знал – как рождается лирика,
и птахой срывается с уст.
Дыхание бережно пряталось,
чудны были гром и покой,
и музыка ангела пятого
вела по бумаге рукой.
Бодались стаканы застольные,
хрустел у сорочек крахмал;
весёлые мы, непристойные…
И – я эту жизнь принимал.

…былого уныния – нетути
для трещины в старой кости,
но пальцы в молитвенной щепоти —
труднее ко лбу поднести.
Длиннее полночье атласное,
и медленней поступь зари;
иная ударная гласная —
в отчаянном крике «твори»!

…в тени от растущего облака
пронзителен шорох любой;

не бойся знакомого оклика,
то – вечность играет с тобой…

Невский пятачок

…не стелется песня за рвами —
лишь гильз в ручейке перелив;
здесь нас убивали и рвали —
на тесной полоске земли.
Вам – пахота – вроде кощунства,
но мы не в обиде ничуть;
забытые острые чувства
пронзают истлевшую грудь.
И, словно в нечаянной сказке,
затихшей на время войны, —
пробьётся подснежник из каски —
предвестник морозной весны.

Три письма на далёкий остров

ПИСЬМО ПЕРВОЕ
(отправитель – гностик)

…пиши сырые дневники —
пусть сохнут медленно чернила,
и оперённой тень руки
растёт из тёмного горнила.

Пусть изменяется строка,
слова в эфир перетекают,
и жизни всей – до сорока
постыдных лет – не предрекают!

…вода тиха. Встаёт нилас,
и ты крадёшься в город снова, —
где нет ни радости, ни ласк, —
где нет дыхания родного.

…возьми в ладонь обмылок – льда,
и – через солнца лучик глупый,
огонь крушений и труда —
раздуй холодной тонкой лупой!

…а день спустя ты будешь спать;
и снегопад, что суше мела,
твой сон начнёт переступать,
и биться в стёкла – очумело…

ПИСЬМО ВТОРОЕ
(отправитель – циник)

1

…я нахожу это место
славным
по
стечению
трёх

линий фортуны —
изобилия
юных,
смешных
дурёх,

ищущих здесь приключений,
известной близости центра
и —
что обнаружился курс
на уверенный
рост
цента, —

значит, ближайшее время стабильно арендной ценой;
всё это —
вместе взятое,
плюс – лубочный пейзаж
с луной

по вечерам и ночам доставляющий
с ветром —
сплетни, —
мне будет скрашивать всякий сезон.
Особенно – летний.

…сперва – напишу, как в парке волнуется бризом трава,
(кстати, когда ты прочтёшь письмо,
тебя будут звать – «вдова»)

так вот, о траве – её волны,
до усеченья косой
шумят, как лесное озеро,
враз
застигнутое
грозой,

шумят, как сама гроза —
откатываясь
за нагорье,

вниз швыряя разряд —
одним – на смех,
иным же – на горе…

2

…ещё здесь прекрасен пруд с островком из густой осоки;
в парках, подобных Гельвеции, множество невысоких
серых домов для хранения ветхого инвентаря
по уходу за флорой. Здесь нету мачт фонарей – горят
по ночам только звёзды. И бодрый с излучины ветер
сгоняет гуляк под навес кафе, в неоновом свете.

3

но главная радость – данный
неоспоримый лимит
нахождения в этом раю.
Кухарка пускай клеймит
государство за слёзы
при
покупке медикаментов;
ей, скорее, потребен – импульс
(на латыни – momentum).
В то время, как я
вполне довольствуюсь годом,
что свыше
мне бросили костью…
Воет собака…
Хозяин вышел…
…Боже, позволь – когда цепи под пень
укоротят сосну —
я уже буду день, как ничей.
Только – Твой.
То есть – усну…

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
(отправитель – лирик)

…здравствуй! Ты напрягаешь врезное нутро замка
дерзким ключом, точно спиритуозом – печень;
раньше – мои позывные спешили внутрь – за МКАД,
со стороны лесов – в город, который вечен.
Нынче – всё изменилось. Замок – он стал навесным.
Дверь – деревянной. Дорог же – не стало вовсе;
суровый круговорот. В сарме – эмбрион весны, —
но, она быстро стареет. Значит – готовься
пить из ладоней влагу, что колет надвое зуб,
долго смотреть на поздний восход и на трубы
старых пустых посудин, и ветер солить в глазу,
и в шёпоте рвать потрескавшиеся губы.

…я расскажу, как в месте, где я и тружусь и сплю —
снег обладает способностью выжечь очи
даже если термометр напрочь забыл про плюс!
Здесь – очень долго и сильно желаешь ночи.
Ночь упраздняет необходимость в лишних словах.
Впрочем, ландшафт сам препятствует болтовне. Я
часто тебя вспоминаю, речь ущемив в правах
и осознавая, что тишина – главнее.
Порой – ты мне снишься. Но образы столь тяжелы
для восприятия, – после всенощных бдений, —
что кажется, сфера ночная хохочет из мглы,
звёзды на фирн отбрасывают свои тени…
…и, длинная жизнь, что досталась двоим, то – мошна,
и всё происходит с кем-то другим – не с нами.
Однако, я знаю о правде. И правда смешна.
…всё излечимо… Не смей
обольщаться снами.
_______

…паром качает пресных кровей волна.
В белое небо взлетает незлая ругань
местной шпаны. Меж ней и водой – она
спешит за письмом, – как стрелка спешит по кругу.

…волос седой, ничем не прикрытый здесь, —
видится лесой, заброшенной в ностальгию;
время легко. Но здание почты – весть
держит в секрете – в прекрасные дни такие…

…шаг невесом – вот, только что вскрыто дно;
в клочья конверты… Накал экономит лампа;
день умерщвлён, исправленный на одно
слово из бланка – под прессом синего штампа…

Неставшая

…неладна тоска – хоть напейся
тяжёлого злого вина;
а небо царапает песня —
о том, где твоя сторона…

…дыхания трудного посвист
ещё совершает круги
над тёплой постелью. Но, после —
растает в шептанье пурги.

Оставленный компас в квартире —
на стуле, у серой стены —
ещё говорит, что – четыре
на выбор – тебе стороны,
что музыка – то лишь огласка
желаний, родительский шов…
Но, что-то не нравится сказка,
в которой всё так хорошо.

И зубчик ядрёной помады
у зеркала в душной пыли…

…не надо, ты слышишь, – не надо!
Мы сделали всё, что могли!

Она не вернется оттуда,
оттуда, где кварц и шприцы —
жестокое чаянье чуда
рассеют врачи-мудрецы…

…улыбка на порченном фото
и колюще-режущий свет;
ты знаешь, наверное – вот он —
единственный верный ответ
на то, что ходила, смотрела,
смеялась, держалась, могла,
любила…
Вокруг её тела
сгущается рыжая мгла…

И зимней отрадою – месяц
жжёт облачной рвани бельё;
друзья собираются вместе.
Друзья вспоминают – её.

…но тих белый кокон пелёнок.
благое спускается в сон.
И дышит двухдневный ребёнок
с самим Божеством в унисон…

Размен

…первое – за. Чего ты добился до —
неинтересно, – реплики желтых вдов,
аурум дутый, цвета сблёванной шелухи;

полки на подходе – отеческие полки…

…пестуешь срам, гуляя со взрослым псом,
помнишь, что гюйс, где крест заслонён иксом,
дщерь каперанга в восемь вздёргивает на дом;
дом среди сосен… И шаг прерываешь на том.

…за это ты любишь ночь – темень и тишь —
ночью ты понят, даже когда молчишь.

…анализируя партии сыгранной блеф
вдруг – осязаешь, что – червь, хоть на публику – лев,
что бытие – двухцветно, как та доска,
что белое – точно звериный оскал,
а чёрное – всё же, какой-никакой, – режим.

…и будущий ход – совершенно непостижим…

…море грохочет. Раковины пусты.
Ухо кровит, безбожно стучит костыль.

паперть – в помёте и крошках. И бой наверху
колокольни – воздух смалывает в чепуху…

Flaming lullaby

Ш.Ю.
Кончилась баталия. На полу – ушат.
Франция с Италией картами шуршат.

…чистят пол от копоти; враг давно разбит, —
шестилетний, опытный полководец – спит.

Лишь один – не к лекарю, в ящики казарм;
страшно быть калекою – шепчут за глаза.

* * *

«…ночь ступает с грохотом лошади хромой,
оловянный, крохотный пехотинец мой.

Ведаешь что станется, кто слезу прольёт, —
что последний танец-то – бешеный полёт!

Выходил из пекла ты – пеклу и принять;
отчего же беглого чувства не унять?

Кабану на вертеле – страшен ли ожог?
От стола в бессмертие – лишь один прыжок!

Комната – что выселки, – мой её, не мой;
если можешь – высеки пламя, милый мой!

Не нужна мне проповедь – нудные слова.
Чувствую – что гроба ведь я дождусь – едва…

Оттого причиною – танцевать и петь
и гореть лучиною, оловом кипеть!..»

* * *

…речь текла ловитвою. За окном – темно.
Кто-то – мудрой бритвою разрезал окно

и впускал, что гончую, ветер в полумрак.
…оборвавшись – кончилась детская игра.

…и штыком и пачкою – бьёт огонь теперь —
жар обои пачкает, пламя лижет дверь;

точно гений мщения мечется во мгле
шепчет о прощении – олову. Золе…

SLOE

А.С.
…кто пел в тебе, кто подле возлежал
в холодной лени,
кто принимал вязанье твоих жал,
как искупленье, —
той метрики тоска с поплывших строк —
считай, что свята.

…но, кажется – не выучен урок,
кольцо – не снято.

…ты алчешь дождь, увесистый такой —
шипастой гривой,
но облако – прольётся над рекой, —
легко, игриво,

а ты уснешь, достался чтобы сок —
небесным хворым —
кому твой тонкий страшный ободок
пришелся в пору…

Der Himmel uber Berlin

моему деду,
Варухину Александру Ивановичу
посвящаю
…термитник города разбрызгивал огонь.
Егорий пику не жалел и был неистов,
его глаза блестели вечностью, а конь
топтал внизу орду крещеных атеистов.
Неудержимый флот пропеллеры вращал,
и заплетался дикий свист в косу сирены;
в ночи являлось миру пиршество начал,
земля тряслась, горели факелом сирени.

…прошло достаточно, чтоб памятником стать
смогло сошествие бушующего гнева;
лесами почва научилась обрастать,
и снова радостно тяжёл рыбачий невод.
И только бронза изваяний помнит крик, —
что в эхе гроз – ещё таится лязг исчадий,
их стадный марш к местам сжигающихся книг, —
тогда – в пол-шаге от открытия печатей…

HIDE AND SEEK

И.П.
…не лист, впотьмах оторванный дождем,
мне служит воплощением тревоги,
не ствол, осиротевший до поры
дыхания приблизившейся Флоры, —
но – дом, где окон замкнутые шторы —
что символ с детства принятой игры,
в которой с потаеньем – одиноки,
и отысканья очереди ждём.

Тяжёлых капель в тающий чингил
перерожденье в серой жести крыши
похоже на удары каблучка
о древесину тёплого паркета;
здесь два зонта, оставленные кем-то
в прихожей, став добычею крючка
и спицами сплетясь – повисли. Ты же
спешишь за новой порцией чернил.

…мне кажется, страшней пустых домов —
возможны лишь обыденные судьбы
их постояльцев, вынесших скелет
с собой из шкафа, но оставив запах
сухих костей в неумолимых лапах
безвременья. Так месяцев и лет
их имена вычёркивают судьи
из бытия растущих вширь томов…

An escape of love

и памяти четвероного Друга,
умевшего любить бескорыстно.
…гудит костёр. В озябшем теле – дрожь.
В руках – пиала.
Расхожий ум – душе бросает: что ж,
она устала;
вас двое, только ты не беспокой
её напрасно
за всё тепло, ушедшее с рекой,
с потоком красным.
Вас двое. Но от этих мест – она,
в тоске воловьей,
продолжит путь – теперь уже одна.
Не прекословь ей.
…К тебе придут степные холода
и знак грамматик,
ты письма будешь слать ещё, – сюда, —
на автомате.
Однако ж – сколь безгласна пустота
на длинный зуммер;
ты разорвёшь набрякшие уста
глаголом – умер,
и дале, следом вывернешь карман,
изнанку гладя,
встряхнув вещей забытых закрома —
всё – на ночь глядя…

…гудит костёр вселенскою молвой,
огня разрядом —
вместилище её, как таковой —
во тьме, но рядом.
Она летит под звёздной шелухой,
над рыжей степью;
и ты – свой голос жертвуешь глухой
побегу с тенью.
Ты принимаешь тождество пути —
искомой цели,
и в этом шанс пытаешься найти,
покуда целен.
Она, меж тем, уже обнажена
пред Их престолом;
не будь твоей – небесная жена
мела б подолом…
Но совершенство глиняных телец
в платке из хлопка —
то лишь обман, открытый наконец,
жаль – поздно, робко…
Ты совершаешь действие рукой,
и жест – столь нежный, —
дрожанье кисти. В степь идет покой.
И свет безбрежный.

GOA

…жестокий полдень. Юг. Звенящий юг —
магнолии, зонты и всё такое;
контрасты белых поло, чёрных рук,
и обнажённость мнимого покоя,
где за движеньем – символа печать.
И жаркий день – явит в скулящем щене
неотвратимость заново начать, —
с себя, – весь цикл перевоплощений…

Дом, который…

А.С.
…плюшевые тени, тени нежные —
разлеглись на струганом полу;

а заря смотрелась в окна – прежняя, —
помнящая тёплую золу…
_______

…дом горел заупокойной свечкою,
хоть и заколочен был, и пуст —
жизнь людская, – горестною речкою, —
поминаньем скатывалась с уст…

нынче ж – в пору совершеннолетия —
пепелище солнцу помогло;
воздух теребит вокруг соцветия,
паутина бьётся о стекло.
снова тёмен быт в сырых окраинах,
поселенцы вновь невеселы, —

дом стоит. крестьяне ищут барина.
и черны запястья от смолы.

…всё-то возродится, всё наладится,
будет и бревенчатый венец
за венцом расти. а в пойме – старица
станет полноводной наконец…

вроде как чуток – и поступь летняя
охладеет к измороси трав;

это ли – не буковка последняя?
это ли – не пиршество отрав?..

…дом стоит – как не было пожарища, —
скрип калитки, занавеси тюль, —
и уже крестьянствуют товарищи;
лето, огнедышащий июль…
чтобы над искрящеюся бездною
не взошли предательства ростки —
в доме держат тварь не бесполезную,
выжимают пухлые соски…

…время устояться, обустроиться —
только что – пудовый бьёт язык
в тонкостенный колокол. и Троица
убыстряет суетность в разы…
_______

…облако над домом – точно камень. и
плоть его – плюёт дождём в лицо…

…дом стоит, мечтая сгинуть в пламени,
размыкая времени кольцо.

Short landscape with discourse

А.С.
…шумит мелководье, кидая гниющий тростник
на рёбра песка. Атмосфера кощунствует терпким
сырым ветерком. И страницы разбросанных книг
бизанью трепещут на пляже. И мы это терпим, —
с иронией глупой, – врастающий в слог эпикриз
всей речи – как средства активности злых и болтливых;
в подобном язычестве есть непросчитанный риск
терновый венок превознесть над венцом из оливы…

…со штилем, зеркалит залив пресноты легион —
служителей слова, от Слова весьма отстоящих;
Зевес был мастак в наказаньях людей, но и он —
не ведал всего, чем богат его собственный ящик.

Строкой не скупись – вот девиз штурмовавших Парнас, —
леса столь обширны, что нет дефицита в бумаге;
толпа королей захвативших престолы, – средь нас:
они плодовиты. Но самое главное – наги.
…и – снова к воде. К её – ветру покорной крови,
к иронии – той, что используют в практике Коэн…

…шумит мелководье. Глагол ищет встреч визави, —
и я погружаюсь в молчанье, – незрим и спокоен.

URBI ET ORBI

…он – что глыба стоял под ударом и славой,
под раскатистой речью, и речью картавой.
через сонм его кладбищ прошли магистрали;
он тревожил эпохи, устои, морали.
он садам и бульварам весною одеться
дозволял с неохотой – прогнившее детство;
арестантов кормил крепостною заразой,
высекал искры пламени, слёзы из глаза,
обрастал новостроем и денежной квотой —
что в итоге – ложилось на откуп болоту…

…воевал, вымирал, побеждал, возрождался,
запускал, выводил, награждал, награждался;

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Читать онлайн …из Хаоса…