Набережная и собака
Санька опаздывал. Мать звонила уже три раза, и, пока Санька оправдывался, телефон сел.
Ну и… наконец-то. Мать уже достала своими слезливыми жалобами: и сердце у нее болит, и вообще он, наверно, хочет, чтобы она умерла из-за беспокойства. То есть нарочно задерживается. Нет, ну блин… иногда Санька подумывал на самом деле задержаться у кого-нибудь из друзей и посмотреть – правда ли она помрет от беспокойства? Ни фига ведь не случится. А она выставляет все, будто Санька это специально делает. Ведь извинялся тысячу раз, пока просто не надоело. А мать не успокаивается, повторяет одно и то же.
Санька злился и боялся, думая о севшем телефоне. Мать наверняка уже напридумывала себе, как обычно, и запросто может начать обзванивать полицию и ближайшие травмпункты, а потом и ремнем его отходить, обливаясь слезами. Ну, как будто он ей что-то должен. А ведь ему уже тринадцать, скоро можно будет работать, и тогда Санька станет самостоятельным. Мать не сможет ему ничего говорить и попрекать тем, что она, видите ли, на работе горбатится, а все ради него. Что он, просил ее, что ли? Тоже мне…
Хотя если честно, то на самом деле было поздно, он слишком заигрался в «Лесных рубак» у Игоря, рассеянно отвечая на звонки матери: «Да-да, сейчас-сейчас… уже одеваюсь». Ну, так вот и прособирался.
Давно стемнело, и чтобы побыстрее попасть домой, Санька решил срезать через дворы перед Речной заставой. Мать запрещала там ходить, но Санька подумал, что если быстро идти вдоль домов с защитными амулетами, то ничего не будет.
Санька сдвинул шапку с ушей, чтобы лучше слышать. Заткнул шарф за ворот и доверху застегнул теплую куртку, чтобы ничего не мешалось.
В темное время суток это было безлюдное место, и кое-где еще с прошлого года сохранились растяжки и предупреждения о парабиологической опасности. Санька перешагнул через красно-зеленую ленту и нырнул в тень домов, ощущая себя героем какого-нибудь ужастика.
«Нет, – поправил он себя, – лучше не ужастика, а про приключения. В ужастиках всегда первого прохожего жрут…»