От жары затихли даже надоедливые мухи. Ефим, стоя рядом со мной в тени берёз, утверждал, что чёрные машины в такие дни нагреваются до ста с лишним градусов, и кто-то из его знакомых в Средней Азии жарил на капоте яичницу. В подтверждение своих слов он набрал полный рот воды и выплюнул её на капот, ожидая, видимо, что тот зашипит словно утюг, но вода растеклась ленивым пятном и превратилась в мутный отпечаток.
– Ты зачем мне машину обхаркал? – удивился я.
Ефим глядел тупо, обескураженный превратностями физики.
– Не получилось, – бесхитростно признался он. – Так в Азии ещё жарче.
Митинг протекал в сонном режиме. Толпа, состоящая наполовину из челябинских активистов, наполовину из местных башкир, ждала команды. Отсутствие главного заводилы Эдика не давало людям раскочегариться, и свои самодельные плакаты они пока использовали как веера.
– Вот что за человек? – ворчал Ефим. – В такую жару народ согнал, а сам где? У людей, поди, огороды поливать надо.
– Да, не похоже на него, – согласился я и с удовольствием подумал, что Эдик просто запил или, ещё лучше, попал под машину. Лежит сейчас где-нибудь безвредный, тихий, почти приятный человек в гипсе. И если так, через полчаса этот шапито свернётся.
Ефим, угадывая мои мысли, спросил:
– Михалыч, ну, а долго ждать-то? Без него не начнут. Погундят да разойдутся.
– Час ждём, – сказал я. – Убедимся, что поезд проехал, и по домам.