В Петербурге шло следствие по делу декабристов. Все было обставлено с величайшей секретностью, достойные люди внезапно исчезали, и о них долгое время ничего не знали. Умудренные опытом предпочитали об этом не говорить, к новому государю только присматривались, слышали, что он строг, любит строй, выправку, порядок и дотошен во всех делах, потому лучше пока помалкивать. Не то молодежь, которую политические бури занимали мало, если не касались напрямую, – она шалила и веселилась вовсю. В каждом полку сложились кучки отчаянных, которые не хотели знать никакой власти, кроме своей полковой. Они бравировали удальством и щеголяли девизами типа «Жизнь копейка – голова ничего».
Павел Болдин был как раз из таких. Служил он в гусарском полку, отличался пылким характером и воображением, но страдал весьма распространенной болезнью золотой молодежи – недостатком средств. Отец его был прижимист и очень изощрен по части отказов от сыновних просьб. Как-то при очередном посещении Павел нашел своего старика страдающим животом. Доктор прописал тому касторку, и вид ненавистной микстуры вызывал в нем панический страх. Павел принялся его уговаривать принять лекарство и облегчить страдания.
– Не могу!
– Хоть с отвращением, но прими.
– Не могу! Разве не знаешь, что я не пью без компании.
Действительно, старик имел такую склонность.
– Помилуй, какая может быть компания для лекарства?
– Один все равно не могу. Вот если б ты со мной выпил.
– Я тоже не могу, надо на службу. Да и зачем это, если я здоров?
– Знаю твою службу, опять небось за вспомоществованием пожаловал? – Павел виновато наклонил голову. – Вот и помоги отцу, если любишь.